Журнал

Интервью с Анной Клыковской

Вопрос: Как вы стали востоковедом?

Ответ: Мой выбор специальности был скорее стихийным, чем логическим. Он был сделан в большей степени под влиянием какого-то детского романтизма, слишком глубоко и надолго застрявшем в моем сознании, нежели из практических соображений. Я думаю, многие в детстве увлекаются восточными цивилизациями, как правило древними: Египет, Междуречье, Персия, воодушевляются историей этих народов, образами, созданными их культурой. Когда пришло время определиться, куда готовиться поступать, я открыла справочник ВУЗов, на первой странице был МГУ, из всего списка факультетов меня привлек Институт стран Азии и Африки (факультет востоковедения, проще говоря), от него так и веяло той самой романтикой. Решение было принято быстро, усиленная подготовка закончилась поступлением – я была счастлива. Но я даже представления не имела тогда, что такое современный Восток, какие люди там живут, каков их менталитет, культура, и самое главное, зачем мне все это нужно. Пятилетнее обучение по специальности историк-востоковед, как и следовало ожидать, исходя из традиций нашего академического образования, обернулось углубленным освоением фундаментальной науки. Очень интересно было учить фарси (персидский язык). Когда учишь язык, понимаешь (по крайней мере приближаешься к пониманию) образ мыслей людей, говорящих на нем, вместе с языком «пробуешь на вкус» многие реалии жизни. Персидский язык в этом отношении очень «вкусный», красивый и, как говорят сами иранцы, «сладкий». Вдохновленные нашими блестящими преподавателями, мы отдавались изучению языка со всем юношеским энтузиазмом, на который были способны. И, конечно, самые яркие впечатления – это поездки в Иран. Все это и сделало меня востоковедом. По крайней мере так утверждает мой честно заработанный диплом. Сама же я не могу в полной мере считать себя профессионалом, так как то явление, которое принято называть Востоком, настолько широко, многогранно и разнообразно, что я не «обладатель сокровищ Али-бабы», а скорее только искатель, нашедшей пещеру с заколдованной дверью.

Вопрос: Кстати о сокровищах. Может все таки удалось открыть для себя некоторые сокровища Востока?

Ответ: Пожалуй для меня это очень философский вопрос. Начну с буквального. Все мы начитаны «сказками о 1000 и одной ночи» и другими, порождающими некий стереотипный образа о сокровищах Востока. Признаюсь, отчасти этот образ был со мной, когда я поехала в Иран. Увижу, думаю, красивейшие дворцовые ансамбли, настоящую восточную роскошь. Когда самолет заходил на посадку в Тегеране, была ночь, и в иллюминаторе был виден город, рассыпавшийся блеском огней, усиливая романтический ореол. Когда же я оказалась «на земле» и начала исследовать город, все оказалось совсем иначе. Конечно, это не было разочарованием, скорее, осмыслением и привыканием к действительности. Ведь историю никто не отменял, и современная Исламская Республика Иран довольно далека в культурном, языковом, этнографическом, религиозном плане от той самой стереотипной Древней Персии. Достаточно сказать, что современная государственная идеология скорее тяготеет к внешнему аскетизму, да и официальный дресс-код не предполагает роскоши и излишеств. Большинство сохранившихся дворцов – это наследие времен Каджаров (конец XVIII – начало XXвв.) Это совсем отдельная история, особая архитектура, много эклектики, своеобразный декор. Сокровища, в прямом смысле, поразили только в Национальном Музее Драгоценностей. Вот там как раз собраны все жемчуга, алмазы и рубины. Красиво. Но главные сокровища суть, конечно, не в этом.

Самым главным «сокровищем Востока» для меня стало изменение моего собственного сознания. Изучение языка, осмысление всех реалий истории и современности Востока, культурного менталитета привело меня к необходимости понимать глубину явлений. У иранцев есть такая пословица: « Kase-i zir nim kase-ast». Дословно можно перевести как «под половинкой плошки – плошка». Английский эквивалент: wheels within wheels. То есть каждой явной вещи сопутствуют спрятанные или неизвестные явления, которые влияют на понимание действительности, делая ее намного более сложной, чем она кажется вначале. Вот в этом для меня весь Восток. Здесь все имеет значение. Все не просто так.

Например, традиционная исламская форма одежды для женщин – чадра, или более простой вариант, принятый и минимально обязательный в современном Иране, - платок, покрывающий голову и шею (при этом остальная одежда должна скрывать также все остальное тело до щиколоток и запястий, принято также носить что-то вроде туники или удлиненной рубашки так, чтобы она покрывала бедра). У нас (условно на Западе) принято считать подобный дресс-код какой-то несусветной дикостью, пережитком прошлого. Некоторые даже норовят сразу увидеть в женщине под чадрой злостную злоумышленницу. Причем подобные суждения встречаются и среди казалось бы образованных и думающих людей. Я устала объяснять, что это почти также глупо как считать, что русский – это бородатый полупьяный неотесанный мужик, а Россия - страна праздно шатающихся медведей. В традиционном исламском наряде столько своего особого шарма и специфики. Женщина, скрытая материей, - это загадка. Завуалированная красота порой более впечатляюща, чем броская и порою развязная западная эстетика. Такая форма одежды способствует развитию воображения, настоящая красавица всегда найдет возможность подчеркнуть красоту линий, и одним только молчаливым взглядом даст понять многое, что другим и не снилось. Кротость женщин, скрытых под платками, оказывается кажущейся. И зачастую с виду волевые и серьезные мужчины оказываются зависимыми от красноречивого изгиба брови своих властных супруг. Здесь всегда есть место игре, здесь не все то, что скрыто тайно, и не все, что явно очевидно. Я не раз одевала чадру. Это целое приключение. Дело в том, что моя довольно типичная славянская внешность всюду выдавала во мне иностранку. Чадра же в сочетании с огромными солнечными очками позволяла стать почти незаметной, нужно было только немного научиться ее носить. Не могу сказать, что это очень удобная одежда, но, скрывшись под чадрой, чувствуешь себя в своем особенном мире – и это стоящее впечатление.

Другой пример, это знаменитая иранская поэзия, наполненная суффийскими иносказаниями (тасаввоф). Кажется, что читаешь любовную лирику, а начинаешь разбираться, и оказывается, что в одной газели содержится целый космос. Под любовью к женщине подразумевается любовь к Богу (читай, ко Вселенной), любовь и страсть – это путь к Богу, постижение сути Вселенной, вино – учение на пути к Богу и так далее. В итоге читать можно до бесконечности и каждый раз открывать для себя новые и новые смыслы.

И так во всем: в архитектуре и искусстве, в укладе быта и в характере общения людей. Однажды открыв для себя возможность подобного наслоения смыслов, невозможно уже изменить свое сознание. Любое явление воспринимается в призме многократных преломлений значений. Иногда это очень мешает, когда нужно действовать конкретно, а не принимать как должное множество возможных допущений. Но в целом это постоянная работа мысли, разгадывание смысловых ребусов ведет к постоянному и неустанному развитию, которому нет конца, и чем дальше оно идет, тем больше пищи требует.

Вопрос: Востоковедение для вас это профессия? Вы работаете по специальности?

Ответ: К сожалению, нет. Несколько лет после окончания института я пробовала найти себя в специальности. Работала переводчиком на выставках и других мероприятиях, проходила практику в МИДе, работала журналистом на радио Голос России в отделе, вещающем на Иран, ездила с делегациями в командировки в Иран в качестве переводчика. Но всегда что-то было не так. То работы мало, то низкий уровень з/п, то неясные перспективы, то юношеский максимализм. К тому же все время мне не давала покоя какая-то непонятная тяга к творчеству. В детстве мне всегда нравилось рисовать, делать поделки. Всем казалось, что это детское увлечение, в моей далекой от художественных специальностей семье никто не придавал этому значения. Да и я сама не знала тогда, что можно заниматься творчеством на серьезном уровне, так как не было представления об этом как о профессии. В итоге я даже не училась в художественной школе – ужасная потеря времени на мой сегодняшний взгляд. Единственным «приближением к теме» было обучение в течение семестра в Училище 1905 года на подготовительных курсах. Мне безумно нравилось, были результаты. Но я к тому времени уже училась в 10 классе, бросать школу, где осталось закончить 11-й класс, ради поступления на среднее специальное посчитали бессмысленным, так все и закончилось тогда… А вот потом, когда диплом о высшем образовании был уже у меня в кармане, поиски продолжились. Постоянное желание какой-то творческой самореализации и абсолютное отсутствие специального художественного образования вели меня к постоянным новым образовательным проектам. То Школа журналистики «Известия» по классу фотография, то Высшая школа средового дизайна в МАРХИ. Но эту учебу уже приходилось совмещать с работой, а учебный энтузиазм и затраченное на освоение новых наук время делить на другие сопутствующие возрасту занятия. Через какое-то время я вышла замуж, у меня родился сын, а через 2 года – дочь. В результате я так и осталась на этапе поиска себя в профессии, со множеством начинаний, но, так сказать, без особого места своего трудоприменения.

Вопрос: Как вы узнали об эбру? И почему заинтересовались этим видом искусства?

Ответ: Об эбру я узнала совершенно случайно. За чашкой чая моя золовка рассказала, что видела анонс мастер-класса и показала несколько видео-роликов. Я «заболела» этой идеей моментально. Начала собирать и информацию, смотреть ролики. Эбру показалось мне ответом на многие вопросы, точкой, где сходятся казалось бы разные векторы моих жизненных поисков. Это и Восток, и как будто бы фотографический отпечаток момента, и вода, послужившая лейтмотивом моей дипломной работы в ВШСД при МАРХИ – «Дизайн концепция городского парка «Акваморф», где основной дизайнерской идеи стала вода в различных ее проявлениях: потоки рек, струи дождя, кристаллы льда, овалы капель, структурная решетка молекулы и тд.

Используя технику эбру, безусловно можно получить красивую картинку, но эбру оказывается намного шире, чем просто техника ради результата. Это замечательный способ научиться ценить процесс, а не конечный итог. Как сказал кто-то из великих: «Счастье – это средство передвижения, а не пункт назначения» (Happiness is a mean of travel, not a destination). Эбру – это возможность научиться чувствовать себя счастливым. Это психология самопознания – когда видишь, как краски и вода отвечают на твое внутреннее состояние. Это арт-терапия – когда несколько часов занятия эбру стирают следы недельного стресса.

В традиции эбру, идущей из Турции много философии. Символичность традиционных сюжетов делает их воспроизведение не просто упражнением в совершенствовании техники, а своебразной медитацией на тему значения изображаемого объекта. И в какой-то момент становится важным не получить идеальный цветок, а вновь и вновь соблюсти определенную последовательность действий, направленную на изображение данного сюжета. Я не религиозный человек, но мне кажется, это похоже на молитву. Когда есть определенный известный текст, который повторяют для придания своим чувствам определенной формы, в данном случае –вербальной, в эбру – изобразительной.

Эбру это та самая "плошка" под "половинкой плошки", "колесо в колесе" – это намного больше, чем кажется. И мне интересно распутывать этот клубок и открывать для себя все новые и новые грани этого искусства.

Вопрос: Какие у вас планы в отношении эбру?

Ответ: У меня есть настойчивое внутреннее желание совершенствоваться в эбру. Оттачивать технику, открывать новые более глубокие смыслы этого искусства. Есть желание обратиться к истокам, изучать историю этого живописного течения. В настоящее время эбру позиционируется в мире как турецкое искусство, но уже по тем крохам исторической информации, которая есть на сегодняшний момент, понятно, что корни этого художественного явления уходят намного дальше уважаемой нами Малой Азии. Мне как иранисту импонирует одна из версий перевода названия этого искусства, отсылающая к фарси (Ab ru- в персидском языке обозначает «на воде» или «лицо воды»).

Есть очень известный бейт из газели Хафиза (которого принято считать иранским поэтом):

Когда ширазкая турчанка возьмет в руки мое сердце,

За ее родинку отдам Самарканд и Бухару.

Один только этот бейт ясно дает понять, как тесно связаны сраны и народы на Среднем Востоке, поэтому даже без исторических тонкостей становится очевидно, что такое искусство как эбру не может быть монокультурным явлением. В этом хочется разобраться. И конечно, подстегивает малая изученность данного вопроса.

Интересно и прикладное применение технлогии эбру – мне всегда нравилось рукоделие. Эбру в этом отношении дарит широкие возможности для дизайна.

Да, и просто хочется рассказывать людям о такой красоте, знакомить людей с чудом эбру и видеть искренний восторг, неожиданность и радость в глазах – к сожалению, не часто встречающийся в повседневной рутине и так ярко проявляющийся у лотка с водой и красками.

Интересно также развивать направление занятий эбру для детей. Став мамой, ощущаешь особенную ответственность и естественное желание лучшего для своих детей. И прежде всего хочется, чтобы как можно больше детей были счастливы. Как мы знаем в современном мире дети порой сталкиваются и с проблемами, и с постоянными новыми сложными задачами, теряются в часто избыточном многообразии увлечений. Занятия эбру многое могут вернуть на свое место, и прежде всего это ни с чем не сравнимые моменты радости.

Время покажет, каким из этих планов и каким образом суждено сбыться. Главное для меня то, что я вижу перед собой, надеюсь, долгий и светлый путь.